Неточные совпадения
Василий Иванович принял от лица руки и
обнял свою жену, свою
подругу, так крепко, как и в молодости ее не
обнимал: она утешила его в его печали.
Теперь она спит,
обняв Лизу, и голова ее, скатившись с подушки, лежит на плечике
подруги, которая и перед нею кажется сущим ребенком.
Ах, если мученик любви
Страдает страстью безнадежно,
Хоть грустно жить, друзья мои,
Однако жить еще возможно.
Но после долгих, долгих лет
Обнять влюбленную
подругу,
Желаний, слез, тоски предмет,
И вдруг минутную супругу
Навек утратить… о друзья,
Конечно, лучше б умер я!
С порога хижины моей
Так видел я, средь летних дней,
Когда за курицей трусливой
Султан курятника спесивый,
Петух мой по двору бежал
И сладострастными крылами
Уже
подругу обнимал...
Произнося этот монолог с глазами, вперенными в небо, Рогожин был действительно счастлив, и всё крепче и крепче
обнимал свою
подругу, и, наконец, переводя на нее в конце свой взгляд, видел, что она сладко спит у него на плече. Он сейчас же отворачивал тихо свою голову в сторону и, скрутив трубочкой губы, страстно шептал...
— Ах, вот кто это! — воскликнула она, увидав входящую
подругу, и, вскочив, как козочка, с дивана, бросилась
обнимать ее.
Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст,
обняв ее в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятиях свою бледную, томную, горестную
подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура пребывала в молчании.
— Любиться-то мы любимся, голубчик мой, — сказала Паранька, — да все ж под страхом, под боязнью. А мне вольной любви хочется! Передо всеми бы людьми добрыми не зазорно было
обнять тебя, не украдкой бы говорить с тобой речи любовные, не краснеть да не зариться со стыда перед
подругами…
Матенька растерялась и, не решаясь беспокоить княжну, выскользнула из комнаты. Я не знала, как остановить слезы моей дорогой
подруги.
Обняв ее, прижав к груди ее влажное от слез и липкого пота личико, я тихо повторяла...
Иной схватил хвост лошади и преуморительно держит этот букет перед своим носом, другой
обнял страстно стан своей четвероногой
подруги.
Караульный у подъемного моста, через который надобно было проходить двум
подругам, чухонец лет двадцати,
обняв крепко мушкет и испустив глубокий вздох, вместо оклика, только что хотел, сидя, прислониться к перилам, чтобы в объятиях сна забыть все мирское, как почувствовал удар по руке.
— Полно, не плачь… какая ты смешная… и глупенькая… — с нежностью
обняла в свою очередь
подругу Талечка.
Анна Михайловна уж
обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что
подруги молодости, заняты таким низким предметом — деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
— Эй! Дюкло! Что орешь? Идем опять наверх, — сказал третий, одной рукой дергая Селестина за рукав, а другой
обнимая свою хохотавшую, раскрасневшуюся, с блестящими черными глазами
подругу в шелковом розовом открытом лифе.